Василий Лебедев - Золотое руно [Повести и рассказы]
Горшков узнал Орлова издали, кивнул ему, а приблизившись, протянул руку.
— День добрый, передовик! По делу? Говори! — он назвал Орлова на «ты», как было принято у него с молодыми, но способными руководителями. Это звучало сердечнее.
— Передовик… Вот пущу все стадо под нож!
Горшков рассмеялся.
— Да мы тебе только за одни слова такие голову по самые плечи оторвем! — Горшков оглянулся на двери своего кабинета, вероятно, хотел пригласить для разговора, но, уже нахмурясь, спросил прямо тут — Эпидемия? Говори!
— Да не-е… С кормами худо.
— Америку открыл! У всех скоро будет худо: вон весна-то нынче запропастилась. Так у тебя все? Ноль?
— Ну да — ноль! Есть еще, но скоро будет дело бяка…
— Ишь ты! Заранее тревогу бьешь. Молодец… Бяка!
— Если я не забью — никто за меня этого не сделает, а спрашивать станете с меня.
— Я уже спрашиваю: как дела?
— Пока удои держу…
— Знаю по сводке. А приехал зачем?
— Да вот его ухватить, — кивнул Орлов на подошедшего Бобрикова. — Как вы думаете, продаст он мне соломы две скирды?
— Ну! От этих торгов меня увольте! Я знаю одно: если можно помочь соседу — надо помочь!
Горшков повернулся, подошел к секретарше, взял на столе какие-то бумаги и ушел к себе, читая на ходу.
— Ты чего? — рыкнул Бобриков. — Какие тебе скирды? Какую солому в райкоме?
— Не в райкоме, а на твоем поле, за перекрестком, будто не знаешь. Продай!
Бобриков находился все еще в своеобразной контузии от выступления Дмитриева и потому стал сонно выбирать пальто из-под других. Это всегда так: кто рано придет на совещание, тот не скоро дороется до своего пальто, — завалят, завешают.
— Пойдем в столовую. Потолкуем.
— О чем с тобой толковать? Дмитриев — дружок тебе? — он холодно глянул из-под седеющих бровей, сжал губы в узкий прямой шов. Смотрел он долго, испытующе, и Орлов понял, что от ответа будет многое зависеть.
— Мне тот дружок, кто помощник, — смекнул Орлов. — Вот ты мне поможешь, как товарищ Горшков посоветовал… — тут Орлов сделал расчетливо паузу, — и станешь мне не только соседом, но и другом.
Дверь на лестницу то и дело хлопала. Снаружи тянуло прохладой, желанной после душного зала. Бобриков тщательно застегнулся, аккуратно надел шапку, охлопал себя по бокам и двинулся к выходу, не кивнув никому.
— Дмитриев ушел? — выглянул из кабинета Горшков.
— Ушел, — ответил Орлов.
— Гм… Бобриков!
Тот развернулся в дверях и снял шапку.
— Передайте своему секретарю парткома, чтобы послезавтра к двенадцати прибыл сюда!
Бобриков с надеждой смотрел на затворившуюся дверь, потом обвел приемную враждебным взглядом и ушел.
— Да-а… Что-то будет, — мотнул головой зампредисполкома.
— Что такое? — встревожился Орлов.
— Да ты, брат, с неба свалился! Небывалый, должен тебе сказать, случай… Впрочем, спроси у Бобрикова, если он в состоянии говорить.
Бобрикова Орлов догнал на улице, но спрашивать его о каких-то там неприятностях не хотелось, да и могут ли сегодня существовать неприятности значительней, чем надвигающаяся бескормица в «Больших Полянах» — совхозе крепком, многообещающем, теснящем уже «Светлановский»? Нет, таких неприятностей существовать не может.
— Ну, так что, Матвей Степаныч, пообедаем да и домой? — осторожно подводил сачок Орлов, прикидывая между тем, сколько денег у него в бумажнике, хватит ли…
— Не до обедов тут! Паразит! Свинья! Кормовой огрызок! Я его в сенную труху сотру!
Бобриков стремительно двигался к машине, по обыкновению покидывая в разные стороны носками меховых ботинок, будто распасовывал налево и направо мячи. В сторонке стояла группа шоферов. Они озорничали от скуки — поталкивались, подсекая друг друга на скользком ледке, беззаботно смеялись, если кто не устоит. Как только появился Бобриков, из толпы вырвался молодой шофер, недавно вернувшийся из армии и бывший у директора на подхвате. Под взглядом строгого хозяина он двигался к машине с ускорением.
— А кто за тебя прогревать мотор будет? — сорвался на него директор, огибая «Волгу».
— Матвей Степаныч, поедем на моей! — весело предложил Орлов. — Я сам вожу.
— Нет уж! Я еще хочу эту пятилетку доработать. Не знаю, как ты, а я еще не один эшелон молока дам державе!
«Державе! — скрыл улыбку Орлов, но глаза его сузились весело. — Держава — державе! Ничего, ничего-о… А совхозик-то твой скоро обойду».
— Прямо домой? — спросил Орлов.
— Какой тут дом! На молзавод надо.
— Маршрут совпадает!
Орлов весело — еще не все потеряно! — прошагал к своему бордовому «Москвичу», открыл помятую дверцу и без прогревания рванул своего работягу с места, погнал за палевой «Волгой» на окраину городишка. «Держись, Держава, держись!» — почти вслух и по-прежнему весело думал Орлов, легко настигая ушедшую вперед машину. Он был доволен тем, что затянул директора-соседа на разговор о кормах в присутствии самого секретаря, а раз так случилось — Держава не посмеет отказать. Не должен. Радовало и то, что удастся еще стрельнуть машин девять сена в пригородном совхозе в обмен на семенную картошку, за которой нынче, по слухам, охотится чуть ли не каждый второй совхоз. Об обмене договорился новый зоотехник Семенов, только что пришедший в его совхоз из «Светлановского», где он, добросовестный и старательный работник, специалист с четвертьвековым стажем, не поладил-таки с Бобриковым.
На молзаводе Орлов никак не мог найти момент, чтобы обговорить дело с соломой, хотя настроение Бобрикова заметно улучшилось. Он уверенно выхаживал по двору молзавода, перекидываясь с «молочником» короткими фразами бывалых, хорошо знающих друг друга людей, и то, что Орлов должен был ходить за ними от кабинета к приемному пункту, от «приемки» — в бухгалтерию, оттуда — через двор к машинам, казалось, забавляло Бобрикова, тешило его самолюбие. «Водит, как на спиннинге…» — пришло сравнение, но все же Орлов чувствовал себя рыбаком, судаком же казался Бобриков, под него требовалось умело подвести сачок.
— Видал? — дернулся «судак». — Меня обошел по надоям, а солому продать просит. Смотри, смотри, какой бравый директор! Орел! — кивнул на Орлова, и «молочник», маленький розовый человечек, вечно смотрящий в землю, как больной барашек, поднял голову, посмотрел и тихонько кивнул.
«Тешится, кретин!» — Орлов сжал кулачище в кармане, а вслух спокойно сказал:
— С кормами у меня порядок!
— Да-а? А соломки захотел от хорошей жизни? — мелким бесом лягнул Бобриков.
— Солома нужна на подстилку племенным бычкам. От торфа что-то у них с копытами непорядок, — уверенно лгал Орлов, со всех сил сдерживая себя, чтобы не сорваться, не наговорить этому преуспевающему, самоуверенному директору — Державе — ничего лишнего и не испортить тем самым важный торг.
— Так тебе я и поверил!
— А тебе не все равно продавать-то?
— Сейчас нет таких денег, на которые покупают корма, хоть бы, понимаешь, и солому. Не напечатали еще таких денег!
— Другой стыдился бы говорить о продаже! Я тебе вдвое отдам с нового урожая.
— Дорого яичко во христов день! — прищурился Бобриков. Ноги его в добротных ботинках поигрывали на притаявшем ледке — соображал что-то. — Там, в скирдах, тонн около сорока соломы будет, а то и больше. Это если на пуды…
— Ну, две с половиной тыщи пудов, раз на пуды, — оскалился Орлов здоровой бело-розовой улыбкой.
— Мне надо молоко, понимаешь? Вот молоком и плати!
— Что-о?
— Не чтокай, а если хочешь солому — вези молоко вот ему, тонны четыре, и пиши на мой счет!
Бобриков не видел, как побелел Орлов: он простился с директором молзавода и «пофутболил» к машине, уверенный, что дело он обделал как нельзя лучше. Действительно, ненужную солому пристроил, на четыре тонны увеличил удой за счет конкурента, значит, разрыв — восемь тонн!
— Матвей Степаныч, садись в мою! — Орлов догнал его и с мягкой настойчивостью потащил к своему «Москвичу».
— Ладно, ладно, не толкай! Доеду уж до управления.
Махнул своему шоферу, чтобы следовал за ними, и обе машины снова полетели в центр города.
— Надо бы и мне зайти в управление, — проговорил Орлов, прикидывая, как ему пристыдить Бобрикова за этот невиданно позорный торг. Он весь был во власти злости, и злости по-настоящему крутой, но ничего не мог придумать пока. — Надо бы, да опасаюсь завязнуть в кабинетах — пока всех обойдешь!
— Я тоже на минуту, только уточню цифры, понимаешь, экономика!
«А ведь он действительно экономист, черт его закатай! Не уступит солому за деньги — придется молоком отдавать, бяка дело…» Вслух спросил:
— Ну, как я вожу машину? — и точно вписался в поворот у исполкома, остановился у подъезда нового, плоскостенного здания.
